Как там у Данте? — «Земную жизнь пройдя до середины, я очутился в сумрачном лесу». Ну, насчет сумрачного леса, допустим, я не вполне уверен, а вот то, что жизнь переполовинилась — это факт. Не отрадный, не горестный — просто соответствующий сегодняшнему дню. Уже завтра всё может быть иначе, равно как всё иначе было и вчера. Было! Было, минуло, и уже след его простыл. Это лишь кажется, что всё, как всегда, а приглядишься — ан, нет, только видимость.
Вот компания школяров идёт по дороге к храму наук за плодами просвещения. Смеются, шумят, спорят о чём-то. Почти как и мы в своё время, но лишь почти, а если повнимательней посмотреть? — шутки непонятные и школьная форма другая, и рюкзачки вместо ранцев, да и книжки в этих рюкзачках, поди, тоже другие. Время от эпохи школьных лет прекрасных до сегодняшнего дня только две фотографии мне и оставило. На одной выпускной класс запечатлён, а другая — та самая, с первым учителем, где и я сам «первый раз, в первый класс». К слову, у первого учителя наш класс тоже был первым на её педагогическом пути. Это сейчас, по прошествии многих лет, я понимаю, что первое время в начале каждого урока наша «классная» Витченко Вера Николаевна, осознавая свою ответственность и неопытность, выглядела несколько встревоженной и немного напряженной, а тогда казалось, что она была строгой, а порою даже сердитой, и голос её звучал не взволнованно, а требовательно и решительно:
— Лемеза, прекрати жевать пирожки и сядь ровно! Шипилов, не крутись! Поволоцкий, вылезь из-под парты! Так, всё! Все замолчали, достали учебники, открыли тетрадки и начинаем писать.
В классе воцарялась тишина, лишь еле слышный скрип шариковых ручек,
старательно выводивших: мама моет раму. Раму моет мама.
— В чём дело, Лемеза? Твоя мама не моет раму, чаще готовит борщ? Ну, это тоже хорошо, по меньшей мере, голодным ты не будешь. Так, все успокоились и продолжаем писать. И мы нехотя, с недовольством, но всё же продолжали писать вплоть до долгожданной перемены.
А на перемене школа превращалась в растревоженный улей, а мы — во взбудораженных пчёл. Шум, гам, очередь в буфет, обретение пирожков и скачки по школьному двору. Кто в догонялки, кто в гляделки, а кто и с рогаткой поохотиться на записного неудачника. Но вот звонок на урок, будь он неладен, и всё сначала: мама, рама. Пушкин, Пришвин. Таблица умножения…
Любимым уроком, разумеется, был урок физкультуры. Двадцать минут в спортзале попрыгал через «козла» и во двор мяч гонять.
— Чур, я Марадона. А я — Пеле. Я -Ван Бастен.
— А я… А ты — Серуня. Ты на воротах стоишь и попробуй пропусти! За каждый гол по оттяжному, понял? Да, заводилы класса умели быть убедительными и, если кого невзлюбили, -это надолго.
Домой из школы, как космонавт с орбиты на Землю. Ранец, как кислородный баллон, грузом знаний давит на сознание. Эх, сейчас бы отдохнуть как следует: в футбол с пацанами погонять, или в «картошку», в выбивного. На крайний случай, с девчонками на скамейке в «садовника» поиграть, так нет же — уроки: математика, русский язык, родная речь. И всё это читать, писать, решать — ну, никакой личной жизни.
Однако, время летело. Сегодня я, конечно, понимаю и его быстротечность, и цену упущенных мгновений, а тогда.. Тогда — третий класс, первый выпуск. Вера Николаевна уже кажется не строгой надзирательницей, а, скорее, милой молодой женщиной. Огромные букеты пионов в честь завершения первых лет обучения. Благодарственное «спасибо» за обретённые знания и немного грустное настроение от расставания с первым учителем.
Впрочем, к четвёртому классу для недавних первоклашек школа уже не была беспросветной невольницей, а скорее неотъемлемой частью личной жизни, где случалось всё необычное, причудливое, новое. Был и новый классный руководитель, преподаватель английского языка Лесняк Анна Ивановна, правда, уже через год её сменила другая «англичанка» — Людмила Петровна Караваева. Было у Людмилы Петровны постоянное требование к ученикам, в своём роде, дежурная фраза: «Слово нужно держать», в смысле, выполнять обещанное. Но однажды случилось так, что она сама попалась на собственное правило. Как-то на уроке задала она нам перевод английского текста, а мы, как и положено «прилежным» ученикам, чтобы потянуть немного времени, поинтересовались: «А на какой язык переводить»?
— А каким владеете, на тот и переводите, — не задумываясь, ответила Людмила Петровна.
— А на китайский можно? — поинтересовался я
— Да пожалуйста, если знаешь китайский,
переводи на китайский.
Китайского языка я, конечно, не знал, зато, увлекаясь в ту пору нумизматикой, имел несколько китайских монет. Не долго думая, вынул из портфеля «коллекционные» юани и аккуратно, иероглиф за иероглифом, какие только были отчеканены на монетах, столбцами переписал их в тетрадь. Что было далее, я прекрасно помню и по сей день. Это была действительно незабываемая сцена рефлексии чувств от нескрываемого удивления и даже остолбенения до явной досады за собственную неосторожность. Ведь не по секрету же, а во всеуслышание на весь класс было разрешено переводить на китайский, а слово нужно держать. Так что, получается, свою «четвёрку» за находчивость я заработал честно, пусть и с некоторым осадком стыда от осознания собственной дерзости, но что было, то было.
А вот учителем, у которого не забалуешь, конечно, был директор школы Чередниченко Дмитрий Петрович. Он действительно пользовался в школе самым непререкаемым авторитетом. Повидавший военное лихолетье фронтовик умел жёстко воспитывать. Eдва кто зашалил на уроке, как тут же за ушко и за дверь, домой с настоятельным приглашением к родителям. А для остального класса — пятиминутная лекция о чести и достоинстве пионера как будущего комсомольца — строителя коммунизма, творца светлого будущего. Не знаю, почему, но его пламенные речи как-то надолго запомнились, отложились в памяти, как строки некогда прочитанной книги. Может, как необходимый диссонанс к сегодняшнему дню, а может, как пример прочности, столь не хватающей в наше время.
Хотя, наверное, это и не важно. Коммунизм мы уже давно не строим, как и вообще мало чего строим, а всё больше потребляем. Апелляции к морали и нравственности тоже бессмысленны и больше походят на иллюстрацию ретроградства. Eдва сослался на образчик, и тут же строки «Божественной комедии» на ум приходят…
А, впрочем, как бы то ни было, но жизнь-то продолжается. Да, с другими смыслами, образованием, другими идеями, другим сознанием, определяющим другое бытие, но главное — продолжается.
