Eсли жизнь сравнивать с рекой, то, безусловно, её быстрая стремнина, не что иное, как шумный поток вечно спешащего человечества. Время же в этой аллегории предстаёт крутым песчаным берегом. Да, иногда он осыпается под шумными ливнями эпохи, оседает от коррозии цивилизации, но тем не менее остаётся неподвижным. А мы? - мы медленно уходим. Тесными рядами от истока к устью во всех своих возрастных ипостасях. Сначала нас покидает босоногое детство, затем бодрая и полная надежд юность, а за ней и наученная опытом, отчасти поблёкшая зрелость, за которой лишь ветхая старость и беспроглядная вечность. Остаётся лишь кладезь памяти, на дне которого под огромным ворохом минувших событий, истинным богатством хранятся образы детства. Вот только добраться до них совсем непросто. Разве что по воле случая да с непредвиденной оказией, невероятно изумляющей нас - разве что так.

В юности Ольга, как две капли воды, походила на героиню сказки "Морозко", Настеньку. И рост, и фигура, и внешность. Даже голос был столь же тихим и писклявым, как у сказочной Насти, но особенно впечатляли огромные глаза, вечно отражавшие взгляд испуганного оленёнка. Да и сама жизнь Ольги во многом была слепком с сюжетной линии фильма. Хоть ни злой мачехи, ни привередливой, прожорливой сестры у неё не было, жила Ольга с матерью и двумя младшими братьями. Зато домашних забот-хлопот сколько ни делай - не переделаешь. Утром до зари корову в стадо отогнать, кроликам травы нарвать, птицу напоить, поросятам зерна насыпать, братьев в школу собрать, да и самой собраться. После школы опять: в хлеву и кроличьих клетках почистить, ужин приготовить, огород прополоть да полить. Уроки приготовить, да у младшеньких тетрадки проверить, а там и пора корову встречать с пастбища да подоить её.

Жизнь улицы Ольгу практически не волновала, да и времени для посиделок на скамейках у неё было меньше, чем песка в детской горсти. Вон сколько забот с хозяйством, с младшими братьями на её тонкие плечики свалилось. К тому же и мать Ольги, пышная тётка Степанида строго дочь блюла, едва ли не в чёрном теле держала. Всяким мыслям вольным или штучкам модным у Степаниды была одна отповедь - всё это нахальство и срамота. Только светлая закрытая кофта, юбка до пят, плюс неизменный платок в синий горошек, под которым пряталась тугая светло-русая коса девушки, и никаких возражений, никаких ослушаний. Бывало, только Ольга к калитке подойдет, как тут же ей вслед грозный окрик матери:

- Ты куда это, ядрёна кочерыжка, хвост намылила?

От слов матери Ольгу словно током трясло. Вмиг съёжится вся, зарумянится маковым цветом, да еле слышно пролепечет своим комариным голоском:

- Я, мама, только посмотреть хотела, что там на улице?

- Не на что там смотреть, - как ножом отрежет Степанида Никифоровна. - Там одни лодыри и паразиты байдыки бьют, да на лавочках зубоскалят. Иди лучше картоплю подбей да у свиней почистить не забудь.

- Конечно, мама, я быстро, я сейчас, - смущённо лепетала Ольга и, спешно прошмыгнув мимо строя тяжёлых подсолнухов, скрывалась в глубине двора.

К слову, и сама Ольга не очень-то к компаниям тянулась. Даже если удавалось ей на минуту-другую выбраться из дома, присядет где-нибудь с подружками на скамейке и сидит молчком. Да и что она им рассказать может? Подруги её всё про кавалеров видных разговаривают, наряды модные обсуждают, отдых на море - а она им что? Про телят и поросят расскажет, да про то, какая крупная картошка нынешним летом уродилась? Стоило же к девичьей компании парням подсесть, Ольга совсем терялась. Пуще всего боялась она разговоров фривольных да непристойностей разных. Чуть что скабрезное услышит, тут же зардеется вся, словно спелая малина, заёрзает на скамейке и давай домой собираться, будто бы забыла что-то. И сколько не упрашивай её остаться хотя бы ещё на минутку - бесполезно:

- Нет, нет. Домой мне надо. Хозяйство управлять, ужин готовить - прощебечет тоненьким голоском Ольга и мелкими шажками засеменит к калитке.

С одной стороны, все немного жалели её - девчонка-то с виду неплохая. Однако вместе с тем и хорошо понимали, что неуютно ей среди сверстников - не своя она здесь, чересчур странная. Одним словом, Морозко. Впрочем, находились смельчаки, отважившиеся и поухаживать за Ольгой. Ведь жена из неё была бы что надо, а уж хозяюшка какая.... Вот только все притязания ухажёров заканчивались ничем. От одних Ольга сама, как улитка в раковине, закрывалась в своём подспудном страхе, других тётка Степанида отборной бранью, как метлой, со двора гнала. Прочие девчонки, посмеиваясь, шутили над горе-ухажерами.

- Эх вы, недогадливые. Наша Морозко своего сказочного Ивана ждёт.

В последний раз я видел Ольгу в день её выпускного вечера. Впервые вместо повседневного "монашеского" одеяния на ней было вишнёвое платье чуть ниже колен, а с непокрытой головы струилась густая волна светло-русых волос, ниспадавших до самого пояса. Вот тебе и Морозко! Только вскоре, как-то неожиданно Ольга исчезла. То ли в училище какое поступать уехала, то ли в гости к родственникам в кои-то веки выбралась. А ещё месяца три спустя и тётка Степанида, распродав всё своё хозяйство, вместе с младшими детьми убыла невесть куда. Что её сподобило на это, теперь поди узнай, а тогда до этого и дела никому не было. Ну уехали люди и уехали, страна-то большая, в ней всем место под солнцем найдётся. Глядишь, и Морозко где-нибудь на солнышке оттает, и счастье ей будет. Сторицей за жизнь скромную да праведную воздастся.

С тех пор почти что четверть века минуло. Сколько всего за эти годы случилось: кто женился, кто развёлся, кто в начальники большие выбился, а кто напротив, в нищете, как в кабале, прозябает. Да что там говорить? Страна другая, жизнь другая, и только время неизменно год от года чередой встречает зиму, а за ней весну, лето и осень. Нынешняя осень уж больно непостоянная. То пригреет едва ли не по-летнему, а то всего лишь за ночь градусов десять скинет. Задождит, задует, листвой палой затрепещет, словно близкими холодами пугает.

В тот день тоже было ветрено. Над дорогой в порывах ветра кружила пёстрая листва, и пахло горьким дымом костров. Мимо меня, грохоча прогоревшим глушителем, протарахтела старая "пятёрка". Проскочила перекрёсток и метров через двадцать, мигнув фонарями, прижалась к обочине. Из машины вышла невысокая женщина и проворными шагами направилась к калитке ближайшего дома. Надо сказать, данный дом хорошо известен всем, кто не прочь хорошенько выпить в подходящей для этого компании. Через какое-то время из двора дома послышался грубый мужской голос, разнузданно бранивший какую-то драную козу и надутую дуру. Подходя к машине, краем глаза я успел заметить, как та самая женщина изо всех сил пытается вытащить на улицу часто спотыкающегося и шатающегося здоровенного мужика с сильно оттопыренными ушами, которому к тому же этого совсем не хотелось.

- Ты что, коза драная, думаешь я алкаш? Ты что меня перед мужиками позоришь? - продолжал горланить пьяный мужик - Гляди мне, Олька, ты у меня дождёшься. Знаешь же, у меня рука тяжёлая.

- Ну что ты, Мишенька, что ты, родной? Тебе же нельзя так пить да ещё почти без закуски, у тебя же сердце больное. Пойдём домой, ты, поди, ведь и голодный ещё, поди, толком и не кушал? - слабым, еле слышным голосом отвечала ему женщина.

На какую-то долю секунды я замер, и волна какой-то непонятной тревоги мурашками прокатилась по всему телу: послышалось мне что ли? Но, обернувшись, я понял: не послышалось и не примерещилось. Бог ты мой, она почти не изменилась. За все прошедшие годы лишь немного ссутулилась, да лёгкие морщины расползлись под глазами и в уголках губ. "Морозко", - наконец-то шёпотом выдавил я из себя.

Тем временем с водительского места на встречу Ольге и пьяному Мишеньке вышел высоченный, спортивно сложенный парень. Схватив за шиворот Ольгиного спутника, встряхнул его как следует и строго пригрозил:

- Только попробуй сестру тронуть. Я тебе, пьянь подзаборная, вмиг рога поотшибаю. Понял? - и, не дожидаясь ответа, открыв заднюю дверь машины, зашвырнул его на сиденье, словно мешок с картошкой.

"Надо же,- подумал я, - а младшенький-то вон как вымахал. Не случись этой неожиданной встречи, и не узнал бы мальца".

- Лёшка, не смей Мишеньку обижать. У него сердце больное, - прерывая мои размышления, обеспокоенно залепетала Ольга. Брат лишь грустно посмотрел на неё и, покачав головой, тихо спросил:

-О ль, ну сколько ещё ты будешь терпеть этого алкаша? Неужели за пятнадцать лет ты так и не поняла: другим он уже не будет, - и, немного помолчав, добавил: - Ладно, садись уже, домой поедем.

- Ты, Леша, поезжай, - привычно тихо ответила Ольга, - а мне ещё на рынок надо. Крупы гречневой купить, да к чаю чего-нибудь сладкого. Миша проспится, а я ему гречневой кашки приготовлю. Он её очень любит. Только прошу тебя, Мишу не трогай.

На этот раз Лешка ничего ей не ответил, только хмуро сплюнул, хлопнул дверью и укатил.

Оставшись одна, Ольга, понурив голову и слегка поёживаясь от холода, направилась в сторону рынка. Когда она поравнялась со мной, я окликнул её:

- Здравствуй, Оля!

Она обернулась и как в детстве, густо покраснев, ответила своим тонким голоском:

- Здравствуй. Давно не виделись, - потом немного замешкавшись, добавила: - Ладно, извини, мне идти надо, - и снова, уставив взгляд в землю, медленно зашагала. Правда, метров через десять она остановилась и снова, обернувшись и грустно улыбаясь, как можно громче сказала:

- Рада была тебя видеть, - и, постояв несколько секунд, вновь направилась своей дорогой.

Я же стоял и молча смотрел вслед уходящей женщине. В этот момент откуда-то со стороны зазвучала песня Мэрайи Кэри - "My All" Да, прямо-таки в яблочко, столь символично и тоскливо. "Весь мой". Пьяный муж Миша, как нерасколдованный добрый молодец всё из той же сказки. Такому ни делом добрым, ни горячим поцелуем не поможешь. Так и хочется, перефразируя сказочного чародея, спросить: "Отчего ж тебе так не везёт, девица, отчего не везёт, милая?". Детство в резиновых сапогах да по колено в навозе, нынче же пьяная брань да побои. А ведь те, отвергнутые тобой кавалеры сегодня счастливые отцы, и жёны за ними, как за каменными стенами, живут, нужды не знают. Вот и скажи теперь, что добрым судьба помогает, а злых судьбина гнетёт. Сказки это всё.