Дети войны... Хоть и на тяжёлую годину выпали их подростковые годы, они оставались детьми со своими особыми заботами. Об этом часто вспоминала моя тётя Eкатерина Дмитриевна Кухаренко. Несколько эпизодов запомнились.

Тяжелое сено

Мы держали коз и для них надо было заготавливать сено. Делали это я и мамка. Достался участок под горой, это не менее двух километров от дома. Подошло время привоза, взяли в обед арбу, нагрузились. Немного отъехали, поломалось колесо. Непростая ситуация. Мамка осталась сторожить лошадей и сено, а я отправилась в хутор за новым колесом. Пока докатила, умаялась так, что и не рассказать. Ступица вихляет со стороны в сторону, железный обод кожу на ладонях содрал. Выгрузили сено, кое-как одели другое колесо, вновь погрузили сено. Тронулись уже в темноте.

- Ох, и сладкое нынче будет молоко, - говорит мать, а у самой, слышу, голос дрожит. И у меня слёзы на глазах.

Меткий выстрел

...1948 год. Деревенский двор, в котором двое: бабушка и 11- летняя внучка. Каждый занят своим делом. Обед скоро. Того и гляди, заявится мать.

-Травы козе нарвала?

- Нарвала.

- Воды наносила?

- Ага.

- Две сотки вскопала?

- Только что закончила.

- А сейчас, как вижу, дурындой занимаешься?

Внучка в это время была увлечена стрельбой. На днях в клубе "прошёл" кинофильм про Салавата Юлаева, и моментально местная детвора "заразилась" стрельбой из лука. Дело оказалось несложным, вот только над наконечником стрелы приходилось повозиться, закручивая её из кусочка жести. В магазине быстро были разобраны карандаши, потому что "заглушки", которые предохраняли их заточенные края, удобно одевались на "очеретину", вербовый или ясеневый прутик. Такой наконечник, легонько приплюснутый, был одет и на стрелу. Кругами разрисовала она дверь на сарае и, натягивая тетиву, старалась попасть в "яблочко". Но стрела упорно не хотела втыкаться в центр мишени. Видя потуги, бабушка стала подтрунивать: - И в такой малюсенький кружочек ты собираешься попасть, ты и в курицу (вон они - гребутся под забором) промажешь.

Я выбрала самую жирную несушку. И надо же такому случиться - попала. Да притом в самое уязвимое место - в глаз. Хохлатка с криком покружила- покружила по двору и вытянула ноги.

Бабушка попричитала над безвинно погибшей птицей и принялась разделывать её. Тут заявилась с поля на обеденный перерыв мать. Была она крутого нрава. Зная это, я забилась под комору. Бабушке же пришлось услышать немало нелицеприятных слов:

- Всего пять куриц было, и хватило же ума у старой и малой одну уничтожить. Да притом ту, что несла самые большие яйца. Какой убыток! Облизываться будете, а не о яичнице думать. Не было у неё лишнего времени, чтобы выговориться до конца. С тяпкой побежала к наковаленке, что находилась под яблоней в саду. Она сама и тяпки, и косы отбивала. Пока у наковальни стояла, мне нотацию всё-таки успела прочитать. Бабушка же разделала курицу на мелкие кусочки и круто засыпала солью. И хватило этих кусочков (не поверите) на четыре месяца на семью из четырёх человек. Бросали в "готовку" как кубики "Магги". Так вот и жили.

Такой разный сахар

Точно помню начало 1947 года. Рождественские праздники. Время лакомств для детворы. Я зашла в дом, где жили старики: дед Андрей и бабка Полька. Исполнила, что полагается в таких случаях, и в подарок получила от бабки какой-то белый камень размером чуть больше моего кулака. Вышла на улицу в недоумении: обычно одаривают съестным, а мне сунули кусок мела. Стою в раздумье, оглядываю камень.

- А ты не рассматривай, возьми лизни, - прокричал кто-то из сверстников, пробегая мимо. Я последовала совету. "Так это же сахар!". Первый раз я увидела такой грудковой сахар. Твёрдый, бело-синий. И сладкий-сладкий. То в карман, то снова ко рту. Оказывается, у стариков кто- то из родственников проживал в Москве, и подарок, им оттуда предназначенный, был роздан детворе.

"Тимуровцы" поневоле

В послевоенное время клуба в селе не было. Люди ходили в "очаг культуры" в соседнее село. Хоть и неказистое это было строение (одновременно там функционировало и правление местного колхоза), но молодёжные вечера там проходили на славу, а коллектив художественной самодеятельности занимал призовые места на районных конкурсах. Но нас, детвору, это не интересовало, нас влекли кинофильмы. Привозили ленты нечасто, и мы летом стремились не пропустить ни одну, хоть новую, хоть старую. Но сеанс был не бесплатным, билет стоил 20 копеек. А где их взять? И тогда с моим другом, двоюродным братом, сверстником Алексеем, шли на поклон к соседке, бабке Явдохе. Бабка, жила одна, была вредная, но по тем временам богатая. Eй достался хороший дом, и к ней колхоз постоянно направлял квартирантов. Так что денежки у неё были. Мы за 40 копеек предлагали ей свои услуги на целый день.

Хоть она и вредничала, но для неё это было выгодное условие: чего стоило из яра натаскать на бугор воды для поливки огорода. Редко, но бывали и "в пролёте". Тогда спешили к клубу, авось как-то удастся проскочить, авось смилостивится "кинщик". Просмотр ленты был запоминающимся в однообразии деревенских будней.